Район Южное Тушино
История
Свои названия два района столицы — Северное и Южное Тушино получили от старинного села Тушина, которое в XX в. стало городом.
В сохранившихся источниках оно впервые упоминается в 1512 г. под названием села Коробовского-Тушина. Данные топонимики позволяют удревнить его историю, по крайней мере, на столетие. Судя по родословцам, здешние земли вдоль реки Сходни в первой половине XIV в. стали владением выехавшего на службу в Москву боярина Родиона Нестеровича.
В столице Московского княжества его потомки заняли видное положение в среде московского боярства. Сын Родиона Нестеровича — Иван Родионович, по прозвищу Квашня, был видным боярином в княжение Дмитрия Донского. Он участвовал в Куликовской битве, а его имя значится в числе наиболее приближённых к князю лиц, ставших свидетелями — «послухами» его духовной грамоты (завещания) 1389 г. Но Иван Родионович ненадолго пережил своего сюзерена. Согласно летописному известию, он скончался в следующем 1390 г. и был похоронен в основанном им неподалеку от Тушина небольшом домовом Спасском монастыре, близ слияния Сходни с Москвой-рекой.
Владения Ивана Родионовича были разделены между его сыновьями, и часть огромной вотчины пришлась на долю младшего из них — Василия Туши, который стал родоначальником служилых людей Тушиных. Очевидно, от него и получило своё название Тушино. К началу XVI в. село Коробовское-Тушино оказалось в руках его правнуков Петра и Семена Михайловичей Тушиных. В 1512 г. часть села, ранее принадлежавшую Петру, у его вдовы и дочерей выкупил его старший брат Фёдор Михайлович.
В дальнейшем приобретённая Ф.М. Тушиным половина села досталась его дочери Стефаниде, вышедшей замуж за князя Петра Телятевского, а вторая половина по-прежнему оставалась за Семёном Михайловичем. В 1542 г. её выкупил брат Стефаниды Андакан Фёдорович Тушин. Он был довольно заметным деятелем первой половины царствования Ивана Грозного, участвовал в походах, служил судьей в Московском судном приказе, воеводой в Ивангороде. Незадолго до начала опричнины он постригся в 1562 г. в монахи и отдал в монастырь Спаса на Всходне свою половину села.
Через несколько лет, оставшись вдовой после смерти мужа, постриглась в монахини и сестра Андакана Тушина княгиня Софья (в иночестве Стефаиида) Телятевская. В 1569 г. она отдала село Тушиио вместе с монастырем Спаса крупнейшему в России Троице-Сергиеву монастырю. С этого времени на протяжении почти двух столетий Тушино находилось в собственности этой обители.
Монастырь дорожил этим владением. Расположенное на бойкой Волоцкой дороге, Тушино нередко служило местом, где останавливались для последнего ночлега перед въездом в Москву иноземные посольства. Но всероссийскую известность Тушину принесли события Смутного времени.
В июне 1608 г. здесь появилось войско самозванца Лжедмитрия II. Он расположился на мысу между двумя реками, устроив себе военный лагерь, превратившийся вскоре в хорошо укреплённый городок. С трёх сторон он был защищён водными преградами, а с четвёртой — земляным валом с башнями. В городке собралось более 50 тыс. солдат, жило множество купцов, были выстроены деревянные хоромы, в которых поселилась царица Марина Мнишек, «признавшая» в Лжедмитрии II своего мужа, погибшего еще в 1606 г.
Царь Василий Шуйский попытался было захватить тушинский лагерь, но мятежники опередили его, и после кровопролитной схватки под селом Хорошёвом он был вынужден отвести свои войска к Москве под защиту городских укреплений.
Противостояние Лжедмитрия II, или тушинского вора, как его именовали в Москве, с Василием Шуйским продолжалось довольно долго. Многие бояре и служилые люди оставили столицу и перешли к самозванцу. В Тушине была создана своя боярская дума во главе с М. Салтыковым и Д. Трубецким, был избран и свой патриарх — захваченный в плен ростовский митрополит Филарет Романов. Отсюда рассылались во все города грамоты, призывавшие переходить на сторону Лжедмитрия. Многие города признали самозванца. Почти два года Россия имела две столицы, двух царей и двух патриархов.
Только 5 июня 1609 г. Василий Шуйский решился вновь вывести свою армию из города. И хотя тушинцы потерпели на берегах речки Ходынки поражение и отошли в свой лагерь, неуверенный в себе царь так и не решился штурмовать его хорошо защищённые укрепления. Тем не менее положение Лжедмитрия II скоро стало критическим. Польский король Сигизмунд, до этого поддерживавший самозванца неофициально, открыто вступил в войну с Россией и сам надеялся захватить русский престол. Осадив Смоленск, он потребовал от польских наёмников оставить Тушино и идти к нему на подмогу. Раскололась и тушинская боярская дума — одни её члены затеяли тайные переговоры с Василием Шуйским, другие призывали перейти на сторону поляков.
Все это привело к тому, что в декабре 1609 г. Лжедмитрий II бежал из Тушина в Калугу, где ещё почти год продолжал сражаться с московским правительством. Вслед за ним вскоре ушла и большая часть казаков. В лагере остались лишь те польские шляхтичи, для которых главной целью был лишь грабёж русского населения. Однако продержались они здесь недолго. Уже весной 1610 г. в Тушнно вступил отряд талантливого полководца М.В. Скопина-Шуйского, изгнавший интервентов.
Хозяйничанье самозванца и военные действия привели к тому, что село было полностью уничтожено и прекратило своё существование. Дозор 1614 г. показал, что на месте прежнего села осталась лишь пустошь. И всё же Тушнно довольно быстро возродилось вновь. По описанию 1623 г., оно значится сельцом, где имелись монастырский двор с приказчиком, 16 крестьянских и 20 бобыльских дворов. К 1646 г. в нём уже насчитывалось 39 крестьянских и 10 бобыльских дворов, 120 душ мужского пола. Новым бедствием стала эпидемия чумы 1654 г. К 1678 г. количество жителей в Тушине сократилось почти наполовину — до 62 душ и только к 1704 г. возросло до 104 человек.
В этот период Тушино числилось сельцом, поскольку не имело церкви. Его крестьяне были приписаны к приходу церкви Спаса Преображения, при которой после упразднения монастыря сложилось небольшое село. Но уже летом 1730 г. издаётся указ о возведении в Тушине новой церкви. При этом решено было перенести сюда разобранную церковь из владений царевны Прасковьи, младшей дочери царя Ивана V и сестры императрицы Анны Иоанновны.
Сохранилась подробная опись Тушина, составленная в 1763 г., накануне секуляризации монастырских владений. Судя по ней, в Тушине имелись монастырский двор с двумя кельями «для приезду властей» и житницами, скотный двор, где содержались 10 коров, 30 овец и ягнят. Имелась охрана из 5 сторожей. В целом крестьянские повинности в пользу монастыря оценивались в сумму 4,5 рубля с каждого жителя в год.
После секуляризации монастырских владений в 1764 г. крестьяне Тушина перешли в подчинение Коллегии экономии. При этом положение их значительно улучшилось. Барщинные работы были заменены уплатой денежного оброка в казну в 1,5 рубля с каждой ревизской души. И хотя эта сумма к 1783 г. увеличилась до 2,5 рублей, всё равно это было меньше, чем при владении села монастырём.
Подобные перемены привели к тому, что во второй половине XVIII в. население Тушина, даже несмотря на эпидемию чумы 1771 г., резко возрастает. По экономическим примечаниям 1800 г. здесь числятся 42 двора, 152 человека мужского и 173 женского пола. При этом состояние крестьян оценивалось как зажиточное, что отмечалось довольно редко. Основу их дохода составляли различные промыслы: извоз, содержание постоялых дворов, сплав леса с верховьев Москвы-реки. Описание 1800 г. содержит сведения и о природных условиях местности, отличных от современных: «Река Москва в летнее жаркое время бывает шириной 15 саженей, глубиной поларшина. Грунт земли иловатый. Хлеб родится: рожь, пшеница, овёс, ячмень средственный, гречиха хорошая. Покосы хороши. Лес мелкий кустарник, в нём зайцы, тетерева, а при реках дикие утки». Деревянная церковь Рождества Богородицы, перенесённая в Тушино в первой половине XVIII в., просуществовала недолго. К 1800 г. её уже нет. Позднее на её месте была построена часовня, к которой ежегодно, 15 августа и 8 сентября, совершался крестный ход из Преображенской церкви в селе Спас.
Подробности французского нашествия 1812 г. в Тушине, к сожалению, неизвестны, но ревизские сказки 1816 г. свидетельствуют, что четверо крестьян было убито неприятелем.
XIX в. стал периодом быстрого развития Тушина. Уже в 1852 г. здесь было 75 дворов и 420 крестьян обоего пола; по сведениям 1884 г., в Тушине отмечены 5 лавок, 4 трактира, питейный дом и 682 жителя; в 1899 г. — 165 дворов и 846 жителей. Активную работу вело местное земство Всехсвятской волости. Оно провело реконструкцию Волоколамского шоссе, построило мост через Сходню и установило заставу, взимавшую плату за проезд — по 5 копеек с каждого гружёного воза. В 1876 г. было открыто четырехклассное училище, на содержание которого расходовалось более 1000 рублей в год. Первым итогом его работы стало то, что к концу XIX в. почти половина жителей Тушина была грамотной. Через год была открыта больница на 13 коек (в 1895 г. она была переведена в село Никольское на Петербургской дороге).
Существенные изменения происходят и в крестьянском хозяйстве. За последнюю четверть XIX в. возрастает роль молочного производства и продажи молока на московских рынках. Более 100 мужчин занимались ломовым извозом, 114 женщин вязали на дому чулки и перчатки. На месте старинных мельниц в XIX в. возникают сукновальные фабрики. Хозяева фабрик, как правило, не принимали на работу местных крестьян, предпочитая иметь дело с пришлыми, которые за кусок хлеба отдавали себя в полную власть хозяину.
Многие из фабричных вынуждены были снимать «квартиры» у местных крестьян. Некоторое представление о их быте даёт письмо, опубликованное в газете «Борьба»: «Спален у нас нет, и рабочие живут на вольных квартирах у крестьян села Тушина. Рабочим приходится ютиться в крестьянских избушках, часто по 10—12 человек в крошечной хатенке вместе с семьёй хозяина. Воздух в таких жилищах до того спертый, что свежий человек не мог бы его вынести самое непродолжительное время». Не случайно, что многие из рабочих тушинских фабрик во время революционных событий 1905 г. записывались в дружинники и участвовали в декабрьских боях в Москве.
Новым толчком к промышленному развитию Тушина стала Первая мировая война. В 1915 г. сюда был эвакуирован из Риги завод «Проводник». Уже в 1916 г. на новом месте он стал выпускать продукцию для армии — телеграфные провода с резиновой изоляцией и автомобильные шины. Здесь работало до 2 тыс. рабочих. Тяжелые условия труда и быта приводили к тому, что только в 1916 г. на предприятии четыре раза вспыхивали экономические стачки. Всё это находило питательную почву для социал-демократической агитации, и в революционном 1917 г. тушинские рабочие приняли самое активное участие в установлении советской власти. Созданная здесь большевистская организация была одной из самых активных в Московской губернии.
События революционного времени и Гражданской войны привели к тому, что к началу 1920-х годов из-за недостатка сырья, ухода многих рабочих и т.п. причин промышленное производство в Тушине и окрестностях замирает. Перепись 1926 г. зафиксировала в Тушине 256 крестьянских и 93 прочих хозяйства с общим числом жителей 1374 человека. При этом серьёзный кризис переживал и прежний уклад крестьянской жизни — число безлошадных крестьянских семей возросло до 90, в 78 дворах не имелось коров. Из-за отсутствия спроса и сырья пришли в упадок и кустарные промыслы, которыми теперь были заняты лишь 70 человек в 20 хозяйствах. 68 крестьян сдавали внаём свои помещения, 126 жителей занимались извозом.
Некоторое оживление наступило лишь в конце 1920-х годов. При новом районировании в 1929 г. Тушиио вошло в Сходненский район, а с 1932 г. — в Красногорский. В 1920 г. был создан колхоз, главным направлением которого стало овощеводство, развивалось и парниковое хозяйство. К 1938 г. здесь имелось 400 парниковых рам, с которых собирали дважды в год салат, а третий сбор составляли огурцы и помидоры. Также выращивались зелень и шампиньоны. В 1939 и 1940 гг. колхоз был участником Всесоюзной сельскохозяйственной выставки.
Однако уже перед войной сельское хозяйство отступает на второй план в связи с развернувшимся в окрестностях Тушина промышленным строительством. В 1929 г. в корпусах бывшего завода «Проводник» приступило к работе новое предприятие — Тушинская чулочная фабрика с 4 тыс. рабочих. Но гораздо большие перемены были связаны с началом бурного развития авиации. В 1929 г. по соседству с Тушином на пойменном лугу Москвы-реки была основана лётная школа Осоавиахима с небольшим аэродромом. В 1930 г. рядом с ней, ближе к железной дороге, строится планерный завод. Около железнодорожной станции появляются небольшие кустарные мастерские по ремонту аэропланов, неподалёку размещается парашютная фабрика. В 1931 г. к северу от Тушина, рядом с деревнями Захарково и Алёшкино строится аэродром гражданского воздушного флота. Весной 1932 г. развернулось строительство авиамоторного завода у железнодорожной станции и авиационного завода (ближе к аэродрому ГВФ).
Почти одновременно здесь разворачиваются работы, связанные со строительством канала Москва-Волга. Важнейшим его участком являлось устройство Химкинского водохранилища, где предстояли огромные земляные работы по подготовке его ложа, созданию подпорной плотины высотой 33 м и длиной более 1,5 км, шлюзов и деривационного канала для сброса воды из водохранилища в Москву-реку.
Продолжает развиваться и летное дело. В 1931 г. Осоавиахим принял решение о создании собственного аэродрома и Центрального аэроклуба на базе существовавшей уже здесь лётной школы. В 1933—1934 гг. проводятся работы по его строительству: берег со стороны Москвы-реки был ограждён земляным валом, уложено 56 км дренажных труб. С лета 1935 г. Тушинский аэродром стал местом проведения знаменитых предвоенных воздушных парадов. Что касается аэродрома ГВФ, он был передан Управлению полярной авиации Главсевморпути, и здесь базировались самолёты, использовавшиеся для полётов в Арктику.
Размах строек, собравших более 5 тыс. рабочих, привёл к тому, что 1 июля 1934 г. было принято решение об образовании рабочего посёлка Тушино, в состав которого вошли промышленные предприятия и посёлок Захарково-1. В июне 1938 г. Тушино было преобразовано в город с включением в его состав посёлка Иваньково. Уже в предвоенные годы Тушино рассматривалось как составная часть будущей Москвы. Проект его застройки был включен в Генеральный план реконструкции и развития столицы.
Осенью 1941 г. оборонные предприятия Тушина были эвакуированы на восток, а Тушинский аэродром стал базой санитарной авиации. Однако уже в 1942 г. оба завода возобновили работу. За годы войны авиационный завод произвёл более 1500 истребителей. В 1944 г. он был переведён на производство троллейбусов, а моторостроительный — на производство троллейбусных моторов и узлов.
В июне 1943 г. Тушино получило статус города областного подчинения. В послевоенные годы острейшей проблемой в городе стало жилищное строительство. Ещё в 1953 г. значительную часть жилого фонда составляли 300 бараков, оставшихся после строительства канала им. Москвы. Но за годы пятой и шестой пятилеток в Тушнне было построено 300 тыс. кв. метров жилья. Для выполнения этих задач в районе посёлка Комсомольский в 1957 г. был заложен полигон для выпуска сборного железобетона, а затем завод железобетонных конструкций.
В 1960 г. Тушино с населением в 95 тыс. человек было включено в городскую черту Москвы, и с тех пор его история неразрывно связана с судьбами столицы.
Спас
С историей Тушина тесно связана судьба села Спас, которое находилось в двух верстах западнее. Своё название оно получило не случайно: здесь с XIV до начала XVII в. находился небольшой монастырь Спаса на Всходне, располагавшийся на треугольном мысе, который местные жители называли Старая Гора. Он являлся родовым «богомольем» Квашниных, первых известных владельцев этих мест. Самое раннее его упоминание относится к 1390 г., когда под этим годом летописец сообщил о смерти видного московского боярина Ивана Родионовича Квашни и о том, что он «положен бысть у святого Спаса в монастыри, что на Всходне».
На протяжении XV-XVI вв. родовая вотчина Квашниных постоянно дробилась, а её отдельные части уходили посторонним лицам и монастырям. Окончательно остатков родового гнезда Квашнины лишились в третьей четверти XVI в. В 1570 г. бездетная инокиня Софья Телятевская (в девичестве Тушина) пожаловала село Тушино и монастырь Спаса Преображения в качестве вклада Троице-Сергиеву монастырю. Согласно сохранившейся грамоте, монастырь имел «храм каменный во имя Преображения Господня, да предел Благовещения пречистые Богородицы, другой храм, каменный же, Андрея Стратилата». Спасскую обитель окружала каменная ограда длиной в 53 сажени, с каменными воротами.
В Смутное время начала XVII в. Спасский монастырь подвергся полному опустошению отрядами Лжедмитрия II. Сторонники самозванца грабили окрестности. По этому поводу очевидец событий К. Буссов отметил в своих записках, что в тушинском лагере «ежедневно… варили и жарили, что только есть отменного, пили больше медов, чем пива, в таком изобилии был найден сотовый мёд у крестьян и в монастырях».
После Смуты собор Преображения так и не был восстановлен, но сохранилась церковь Андрея Стратилата, о чём свидетельствует описание 1623—1624 гг.: «…церковь Преображения Господня с трапезою каменною, разорена. Да другая церковь Андрея Стратилата, каменная, шатром вверх». Имеющийся актовый материал позволяет проследить дальнейшую судьбу церковных построек. Когда монастырь прекратил своё существование, в середине XVII в. церковь Андрея Стратилата, переосвящённая во имя Спаса Преображения, была обращена в приходскую и действовала до 1890 г., когда её разобрали в связи с разрушением берега Москвы-реки, служившего основанием фундамента.
Согласно описанию 1623—1624 гг. в «селе, что был монастырь Всходня на реке на Москве» числилось 3 крестьянских и 3 бобыльских двора. Спустя два десятилетия в нём уже насчитывалось 11 крестьянских дворов и 2 бобыльских, в которых проживали 32 крестьянина. В официальной документации того времени село не имело определенного названия. В источниках оно проходит и как «село, что был монастырь Всходня», и как «село, что у Спаса на Всходне». И лишь в переписной книге 1676 г. мы встречаем название «село Спасское на Всходне». В 1678 г. в нём было зафиксировано 14 дворов и 49 крестьян. Среди жителей появляются зажиточные крестьяне. Так, один из них, Кирюшка Емельянов, содержал на оброке мельницу, выплачивая в монастырскую казну ежегодно большую по тому времени сумму 35 рублей.
В начале XVIII в. численность населения в Спасском сокращается. Согласно первой ревизии 1719 г., в тех же 14 дворах проживало всего 37 душ, при этом село было записано под двойным названием «Спасское, Тушино тож», хотя жители фиксировались раздельно по двум населённым пунктам. В эти же годы Спасская церковь подверглась нападению грабителей, о чём мы узнаем из прошения местного священника Семёна Прокофьева в декабре 1723 г.: «В прошлом 1722 году, октября против 28 числа, во оном селе Тушино, что на Всходне, церковь божию каменную Всемилостивого Спаса в нощи пришед незнаемые воровские люди пограбили, и в той церкви божий престол сожгли, и иконы местные окладные и святое Евангелие обобрали совсём без остатку… и поныне освящённого престола нет». Некоторое время храм бездействовал, и лишь в феврале 1724 г. последовало распоряжение Синодального казённого приказа «дать указ о освящении церкви».
Имеющиеся в нашем распоряжении документы дают возможность проследить размеры барщины и оброка в этой монастырской вотчине в XVIII в. На 168 ревизских душ, проживавших в селе Спас и сельце Тушино, приходилась обработка 57 десятин монастырской пашни и заготовка 200 копен сена, да ещё сдавали «пятинное» с урожая ржи, овса, пшеницы, конопли и ячменя, 396 яиц, деньги «вместо столового запасу: за масло коровья по 15 рублей, за малину, за орехи но 4 рубли по 5 копеек в год, за конюшенные припасы по 1 рублю по 14 копеек». Не ограничиваясь работами в своём селе, ежегодно по 100 человек на две-три недели «хаживали» для работ в Троице-Сергиеву лавру: «езжано» в лавру 200 подвод с хлебом и в приписной Богоявленский монастырь по 1000 возов с дровами и сеном; по 8 человек направлялись на 3 недели для работы в малолюдной монастырской вотчине в селе Нахабнно. В пересчёте на денежную стоимость все повинности крестьян составляли более 600 рублей, т.е. почти по 4 рубля с каждой ревизской души. Не удивительно, что указ о секуляризации в 1764 г. они восприняли с удовлетворением: «Указ мы слышали, и когда все показанные в описи работы, подводы и работники сняты будут, а монастырская земля нам отдаётся, то платить будем с каждой… души по рублю по 50 копеек вместе с подушными деньгами» (в других имениях крестьяне обязывались платить по 1 рублю).
Судя по «Экономическим примечаниям» 1800 г. в селе Спасском имелось 24 двора, в которых проживали 199 душ обоего пола, в том числе 94 мужчины и 105 женщин. Наряду с земледелием крестьяне занимались ткачеством, а некоторые из них имели «небольшие фабрики, на которых ткут мишурные белые и красные позументы». Постепенно меняется хозяйственный уклад крестьянства. Широкое распространение получают занятия мелкой торговлей, извозом, кустарными промыслами. Вскоре после реформы 1861 г. в селе числятся две торговые лавки и два трактира. В хозяйстве спасских крестьян земледелие занимало ведущее место. Однако земли давали низкие урожаи: сам-три для зерновых и сам-шесть для картофеля. Часть крестьян страдала от малоземелья, нехватки рабочего и молочного скота. По данным конца XIX в., земельный надел составлял лишь 2 десятины на душу; безлошадных было 7 дворов, без коров — 3, безземельных — 5. На протяжении второй половины XIX в. численность населения села возросла в два раза, от 248 до 502 человек. Из 84 семей были связаны с промыслами 83, практически все трудоспособное население. 176 женщин занимались вязанием, молочной торговлей, 124 мужчины зарабатывали ломовым извозом или наймом в чернорабочие. Важное место в хозяйстве занимали перевозки грузов для окрестных фабрик, продажа продуктов рабочим и сдача помещений под жильё, особенно распространившаяся после перевода сюда завода «Проводник» в 1915 г.
Дети учились в школе в деревне Тушино. Уже в 1898 г. более трети крестьян были грамотными. В 1906 г. в селе Спас открывается земская школа. Вначале она размещалась в крестьянском доме, в 1913 г. для неё построено двухэтажное кирпичное здание, сохранившееся с более поздними пристройками до нашего времени. В 1920-х годах школа была преобразована в семилетнюю, а в 1936 г., после пристройки новых помещений, стала десятилеткой.
После того как закрылся завод «Проводник» и прекратили работу большинство окрестных фабрик, крестьяне потеряли значительную часть прежних доходов. Упал спрос и на продукцию сельских промыслов. Численность сельского населения возросла, но хозяйство крестьян клонилось к упадку.
По данным переписи 1926 г., в Спасе проживали 897 человек, в том числе 412 мужчин и 485 женщин. Последствия хозяйственной разрухи неблагоприятно сказались на положении крестьян: произошло уменьшение поголовья скота на душу населения, сократилась площадь пахотных земель. Для сравнения отметим, что в 1911 г. в 90 хозяйствах крестьяне содержали 122 лошади, а в 1927 г. в 156 хозяйствах — 127, коров соответственно 164 и 121. Заметным в 1927 г. было число безлошадных (42 из 156) и бескоровных (35) хозяйств. Сократился и кустарный промысел среди жителей: им было охвачено всего лишь 144 человека против 269 в 1911 г.
В 1929 г. в селе был организован колхоз. Первых колхозников было 7 человек, а их обобществленный фонд составили 3 лошади и 3 сохи.
В 1932 г. членами колхоза стали почти все крестьяне, за исключением нескольких семей единоличников. Однако обобществление рабочего скота вызвало у многих крестьян глухое сопротивление: они постарались заблаговременно избавиться от него. В итоге в 1934 г. в селе осталось только 45 колхозных лошадей. Тем не менее колхоз «Завет Ильича» считался одним из передовых хозяйств Красногорского района, много раз приводился как пример хорошей организации труда, за высокие результаты в животноводстве был представлен на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке в 1939 и 1940 гг. Впоследствии его название сохранилось за организованным в 1950-х годах укрупнённым колхозом, центр которого переместился в село Павшино.
В 1960 г. через село Спас была проложена Московская кольцевая автомобильная дорога. Новая жизнь в «московскую» половину села пришла в виде научно-промышленной зоны. Здесь разместились выведенные из центра города Академия коммунального хозяйства им. Памфилова, НИИ астрофизики.
Сельская застройка внутри Кольцевой автодороги была полностью уничтожена. Небольшая часть села сохранилась за пределами Москвы, в Красногорском районе, на бывшей территории существовавшего в древности монастыря Спаса на Всходне. Но и для неё наступила пора «доживания», когда хозяева не решались обновлять или строить новые дома в ожидании приказа о сносе. В 1984 г. эта территория была включена в состав Москвы, и местные власти не придумали ничего лучшего, чем предложить «ветеранам» старинного Спаса поменять свои дома на квартиры в отдалённом микрорайоне Солнцево. Спас почти опустел, здесь осталось сейчас не более двух десятков домов, да пустыри на месте прежних усадеб, которые настойчиво превращаются в свалку нерадивыми водителями, обслуживающими городское «благоустройство».
Алёшкино
Тушино было центром целой округи селений, одним из которых была деревня Алёшкино, на месте которой расположился микрорайон, лежащий близ Кольцевой автодороги и Химкинского водохранилища, неподалёку от станции метро «Планёрная». Первое письменное упоминание об Алешкине удалось найти в писцовых книгах 1623 г., когда оно числилось за дьяком Семёном Владимировичем Головиным, владевшим им с 1619 г.
Дьяк начал службу ещё при Иване IV с должности подьячего, причём служил не только в Москве, но и в Тобольске, Новгороде. Приходилось ему организовывать встречи иноземных послов, участвовать в противопожарных дозорах по Москве, выслеживать разбойных людей, вести следствие. В Смутное время, в 1610 г. он отъехал «в полки к ворам», за что у него отобрали поместье в Суздале. В октябре 1611 г. Семена Головина можно было увидеть в лагере князя Дмитрия Трубецкого и Заруцкого — двух тушинских авантюристов, волей судьбы возглавивших сопротивление интервентам. Они собрали остатки тушинских войск, пытаясь организовать отпор врагу, но многие измены прошлых лет, висевшие тяжелым грузом, недоверие друг к другу вносили разлад в действия ополченцев. После того как Трубецкой и Заруцкий целовали крест «псковскому вору» (Лжедмитрию III), Головин отъехал в Ярославль, где формировал новое ополчение князь Дмитрий Пожарский, с которым Головину не раз приходилось служить вместе на пользу Отечества. Головин вошёл в совет ополчения наряду с такими знатными и родовитыми людьми, как князья Дмитрий и Иван Черкасские, братья Шереметевы, князь Иван Троекуров и другие. После избрания на царство Михаила Романова Головин занимал ответственные посты в различных приказах, его привлекают к сбору налогов, и он получил за верную службу награды от государя, в том числе и деревню Алёшкино.
Писцовая книга 1623 г. сообщает, что ему принадлежали «деревня Алёшкина на речке Химке, а в ней двор помещиков, живут деловые люди», а также деревни Бутаково и Подчеремошье с 3 крестьянскими и 3 бобыльскими дворами.
Спустя некоторое время деревня, превратившаяся в сельцо, перешла к Никольскому монастырю, «что в Москве за иконным рядом». История этой обители примечательна. Основанный ещё при Дмитрии Донском, монастырь со временем перешел к греческой церкви. В 1556 г. в Москву за милостыней приехали монахи из Афонского монастыря. Иван IV отвёл им двор рядом с Никольским монастырем, в котором греки поставили церковь. Постепенно под их влияние перешёл и весь монастырь, получивший название Николо-Греческого. В 1654 г. его покинул последний русский монах, а 19 мая 1669 г. царь Алексей Михайлович пожаловал обитель на вечное владение греческим инокам ставропигиального Афонского Иверского монастыря. К нему же приписали Воздвиженский монастырь и убогий дом на Сретенке, где монахи построили для себя резиденцию, в которой должны были принимать приезжих с православного Востока.
В 1646 г. «сельцо Олёшкино» числилось за монастырём. В нём упомянут один крестьянский двор, в котором жили «Федька Григорьев с детьми с Ефимкою да с Петрушкою, да Ефимко Матвеев сын, прозвище Первушка».
Монастырь привлекал к себе иностранных купцов православного вероисповедания, особенно греческих. Но монахи «не были гостеприимны к собратьям своим и всем хотели одни пользоваться». Жадность клириков дошла до того, что в 1694 г. настоятель Неофит с братьею подал Петру I челобитную, в которой просил запретить приезжим из Греции, Палестины и прочих восточных стран жить в монастыре, жалуясь на недостаток продовольствия. Царь-реформатор был крут, да и недолюбливал монашествующих, и в результате монахи потеряли Воздвиженский монастырь, а затем и убогий дом.
Теряют монахи и Алёшкино, которое в 1704 г. числится за Спасо-Андрониковым монастырём вместе с соседней деревней Бутаково. Насчитывалось в них 17 дворов и 68 жителей. Но всё же греки сумели, хоть и ненадолго, вернуть Алёшкино обратно. Однако после секуляризации оно отошло к Коллегии экономии. Сам же монастырь со временем превратился из ставропигиального (т.е. подчиненного непосредственно патриарху) в рядовой мужской монастырь II класса.
В самом конце XVIII в. Алёшкино, насчитывавшее 18 дворов, считалось командорственным владением. Это понятие связано с самой высокой наградой Российской империи — орденом св. Андрея Первозванного и идеей Павла I, решившего пожаловать награждённых им и материальными благами. Двенадцать старших по времени награждения кавалеров ордена получали командорства — выделенные государством особые имения, а вместе с ними и дополнительные доходы: три командорства по 1000 душ крепостных каждое, четыре — по 800 душ, пять — по 700 душ. Эти имения давались кавалеру ордена пожизненно, а после его смерти переходили к следующему по старшинству награждения обладателю награды. Но просуществовала подобная практика только при Павле I Александр I отменил её и возвратил командорственные имения в число государственных.
«Экономические примечания» 1800 г. отмечали, что в Алёшкине «покосы худшие», «хлеб родится средственный». Неважная «иловатая» земля не могла прокормить крестьян, которые вынуждены были кроме земледелия заниматься извозным промыслом в Москве. Несмотря на все перипетии, Греческий монастырь всё же сохранил тут небольшую усадьбу в «четыре покоя, пятые сени, с кухнею, погребом и конюшнею», которую сдавал на летние месяцы.
К середине XIX в. Алёшкино, состоявшее в Ведомстве государственных имуществ, насчитывало 22 двора и 136 жителей. Имелась церковь. Через полвека население увеличилось до 156 человек. После реформы 1861 г. крестьянскому обществу выделили 188 десятин земли, разделенных на 65 душевых наделов, причём на пашню приходилось 70 десятин, т.е. чуть больше десятины на ревизскую душу. К 1900 г. из 30 наличных семей землю обрабатывали 26. Но с одной только земли трудно было прокормиться, и 79 человек занимались промыслами — работали вязальщицами, кузнецами. 16 человек торговали молоком. Исчез извозный промысел, но появился новый — слесарный, которым занимались 13 хозяев, были и портные. Некоторые состояли в артели, но преимущественно трудились в одиночку. Интересно, что население за первую четверть XX в. уменьшается.
Плавное течение местной жизни нарушило строительство канала Москва-Волга, длившееся больше четырёх лет. На месте узкой речки Химки разлилось водохранилище. В полдень 2 мая 1937 г. жители Алёшкина, столпившиеся на берегу, смогли наблюдать, как торжественно выплывает на простор Химкинского водохранилища целая флотилия новых речных пароходов. А 15 июля открылась нормальная навигация.
В 1960 г. Алёшкино было включено в границы Москвы, но до 1980-х годов по-прежнему оставалось деревней. При застройке нового микрорайона удалось сохранить довольно крупный зелёный массив. Рядом с Алёшкинским парком разместились корпуса общежитий химико-технологического института, спорткомплекс общества «Спартак». Название деревни, к сожалению, осталось не зафиксированным в московской топонимике.
Захарково
Другим селением по соседству с Тушином являлась деревня Захарково, оставившая по себе память в названиях Захарковских улиц, близ нынешней станции метро «Сходненская».
Воссоздать её первоначальную историю трудно. Одно из первых её упоминаний, вероятно, содержится в писцовой книге 1584 г., в которой читаем: «Да за князем Борисом же за Кенбулатовичем Черкасским в поместье ж, а имян тех деревень в книгах приправочных не сыскали, за кем те деревни преже того были: деревня Захаркино…»
Более определённые сведения о Захаркове относятся уже к XVII в., когда эта деревня входила в состав владений села Никольского, располагавшегося на левом берегу речки Химки. В первой половине XVII в. последнее принадлежало боярину князю Дмитрию Мамстрюковичу Черкасскому и родственникам его жены Зюзиным. После смерти в 1651 г. князя Дмитрия Мамстрюковича Черкасского Никольское с Захарковом переходит к князю Якову Куденетовичу Черкасскому.
Этот владелец Захаркова до выезда на Русь носил имя Урусканмурза. Впервые его имя упоминается разрядами в 1625 г., когда во время проводов персидского посольства он упомянут в числе стольников. При царе Михаиле Романове он довольно редко появлялся при дворе. Звезда его карьеры взошла в царствование Алексея Михайловича. Уже в сентябре 1645 г. он жалуется прямо в бояре и принимает активное участие в придворной жизни: то сопровождает царя в поездках на богомолье, то ездит с ним на охоту, а в январе 1648 г. на царской свадьбе был в тысяцких. В 1649—1650 гг. он ведает Стрелецкий и Иноземный приказы и Новую Четь. Во время польской войны его назначают воеводой Большого полка. При этом он выказал такое искусство в ратном деле, что его причисляют к самым выдающимся полководцам своего времени. Он умер в июле 1666 г., и Захарково с Никольским перешло к его сыну Михаилу.
Михаил Яковлевич Черкасский был довольно заметной фигурой рубежа XVII-XVIII вв. Он служил стольником, воеводой в Новгороде и Тобольске, в котором пробыл более десяти лет. В Сибири он заводит кирпичные и железные заводы. Строит каменные здания, ищет и добывает руду, льёт пушки. Его кипучая деятельность в этом крае снискала заслуженное уважение местных жителей.
Обустраивая в соседнем Никольском свою подмосковную, Михаил Яковлевич переводит из него в Захарково всех крестьян, и по переписи 1678 г. в нём значилось 12 крестьянских дворов (58 человек) и 5 дворов бобыльских (19 человек), «да переведённых из села Никольского 6 дворов крестьянских и один двор бобыльской, в них 34 человека».
После смерти Михаила Яковлевича в 1712 г. деревню наследует его второй сын Алексей Михайлович Черкасский. Он родился в Москве в сентябре 1680 г. и свою службу начал в 1702 г. в Сибири под руководством отца. В 1714 г. он служил в Петербурге членом комиссии городских строений. В 1719 г. Черкасский, как человек честный и неподкупный, был отправлен губернатором в Сибирь, а в 1726 г. стал сенатором. Во время избрания в 1730 г. на русский престол Анны Иоанновны Черкасский, являвшийся богатейшим помещиком по количеству душ в России, руководил партией дворян, восставших против «верховников», за что потом был сделан одним из трех кабинет-министров, а в 1740 г. возведён в чин канцлера. По отзыву М.М. Щербатова, Алексей Михайлович был «человек молчаливый, тихий, коего разум никогда в великих чинах не блистал, повсюду являл осторожность». Он скончался в ноябре 1742 г. Сыновей у него не было, и все наследство перешло его дочери от второго брака с княжной Марьей Юрьевной Трубецкой — Варваре Алексеевне (1714—1767). Она была камер-фрейлиной и считалась самой богатой невестой в России. Далеко не юная невеста имела «прошлое, не лишённое бурь и испытаний». Она была сватана за известного сатирика князя Антиоха Дмитриевича Кантемира, но тот отказался от женитьбы. Однако за ней стояло баснословное приданое в 70 тыс. крепостных, а в 1743 г. она вышла замуж за человека тоже не бедного — Петра Борисовича Шереметева. С тех пор Захарково остаётся во владении рода Шереметевых.
На рубеже XVIII-XIX вв. Захарково, приписанное к селу Никольскому, представляло собой обычную деревню, окружённую берёзовым и осиновым «дровяным» лесом, в котором водились зайцы и лисицы, а иногда забегали даже волки. Узенькая речка Химка в жару почти пересыхала и при ширине в 2 сажени имела глубину всего в 3 вершка. Тем не менее в ней можно было поймать щук, окуней, плотву, голавлей. Земля считалась неважной, и урожаи на ней «родятца средственно». Естественно, что крестьяне занимались вспомогательными промыслами: мужчины — извозом в Москве и «распилкою досок», а женщины — вязанием колпаков и чулок.
Захарково сильно пострадало в Отечественную войну 1812 г. В соседнем Никольском стоял баварский кавалерийский полк, а в окрестностях рыскали вражеские фуражиры. В народное ополчение из Захаркова и Никольского ушло 6 человек. Обратно они не вернулись. В деревне во время оккупации умерли 10 человек, а один, Кузьма Николаев, был «застрелен неприятелем».
К середине XIX в. Захарково по своим размерам и населению становится в три раза больше, чем село Никольское, к которому оно было приписано, — 60 дворов и 367 жителей.
После освобождения от крепостной зависимости, по уставной грамоте 1862 г., местному крестьянскому обществу досталось 592,5 десятины земли, из них 13,5 десятины неудобий. Из-за сокращения доходов контора подмосковных вотчин графов Шереметевых была вынуждена сдавать с 1864 г. землю и строения Захаркова под устройство кирпичного завода купцу Крюкову, а затем и другим арендаторам. Но дело не пошло. Завод этот развития не получил, в отличие от соседних. Попытка купца Богомолова переоборудовать мельницу на речке Химке и приспособить её для нужд шерстопрядильной фабрики также не увенчалась успехом. К началу XX в. к существующим промыслам в деревне добавилась молочная торговля (в деревне было 19 коров) и работа на окрестных фабриках.
Развитие Тушинского промышленного района в советское время не прошло бесследно для Захаркова. Рядом с деревней вырастают дома и бараки. Новый посёлок «Захарково-1» в 1934 г. включается в состав рабочего посёлка Тушино. На краю аэродрома Гражданского воздушного флота (ГВФ), память о котором сохранилась в названии Аэродромной улицы, появляется лаборатория Управления ГВФ, которая быстро превращается в учебный центр.
Включение в состав Тушина не только не улучшило жизни в Захаркове, а скорее ухудшило — весной и осенью деревня оказывалась отрезанной от Тушина, по словам очевидца, «безбрежным морем грязи, с огромными и глубокими не то что лужами, а целыми озёрами». Из-за этого дети не могли посещать школу. Грязь из этого «моря» стекала в речку, из которой жители были вынуждены брать воду для питья, так как колодцы были безнадежно испорчены. В 1937 г. речку поглотило огромное Химкинское водохранилище, и деревня оказалась на его берегу.
Захарково, подчинённое в административном отношении городу Тушино, сохраняло свою самобытность до середины 1960-х годов, когда началась его застройка уже как микрорайона Москвы. Из артели инвалидов, находившейся в Захаркове, выросла ткацкая фабрика «Победа» (позже перемещенная на Планерную, 6). На месте бывшей деревни существуют три небольших Захарковских улицы, которые сохранили её название. А рядом — небольшая пристань «Захарково», предназначенная для судов, осуществляющих связь с Северным речным вокзалом.
Братцево
Первые сведения о селе Братцево, находившемся близ впадения в Сходню речки Братовки, дошли до нас от середины XVI в., когда это было владение Данилы Григорьевича Фомина. В 1565 г. он завещал своё имение жене, а спустя четыре года эти земли оказались во владении Троице-Сергиева монастыря. Однако обитель владела ими очень недолго, и в 1572 г. они оказались собственностью боярина Дмитрия Ивановича Годунова. В начале XVII в., после падения династии Годуновых, Братцево попало в Дворцовое ведомство, а затем принадлежало дьяку Александру Иванову. Близость села к тушинскому лагерю привела к тому, что во время Смуты оно было полностью разграблено и в 1629 г. числилось пустошью, принадлежавшей Алексею Игнатьевичу Зубову. Эти места продолжали оставаться незаселёнными вплоть до середины XVII в. После Алексея Зубова их владельцем с 1637 г. стал его родной брат Матвей Игнатьевич Зубов.
Впервые его имя встречается под 1619 г., когда он был в числе московских дворян, посланных в Ярославль для сбора ратных людей. Спустя десять лет видим его воеводой в Царицыне, а в 1631—1633 гг. он исполнял должность патриаршего дворецкого при всесильном патриархе Филарете. Этот пост сулил его обладателю немалые выгоды, поскольку в ведении дворецкого находилось все патриаршее хозяйство, и Матвей Зубов мог рассчитывать на успешную карьеру при дворе. Однако смерть патриарха Филарета в 1633 г. перечеркнула все эти планы, и на целое десятилетие Матвей Игнатьевич оказался на второстепенных должностях. В 1633 г. он был воеводой в Рославле, в 1638 г. делал засеки под Тулой, а в конце этого года был отряжен в Вологду для разбора конфликта между английскими и русскими торговыми людьми. Как производилось им дознание — неизвестно, но в середине декабря в Москву полетели жалобы на то, что он проявил редкое даже по тем временам самоуправство — поджёг в Вологде двор английского «гостя» Бедля. Насколько Зубов был виновен в этом инциденте, неясно, но, судя по всему, ему удалось убедить правительство в своей правоте, и в 1641—1642 гг. видим его вторым судьей Московского Судного приказа.
В 1649 г. Матвей Игнатьевич отдал пустошь Братцеву в приданое за своей дочерью Анной, которая вышла замуж за Кирилла Осиповича Супонева. При этом, вероятно, Зубов с рукой дочери отдал своему зятю и крепостных, поскольку пустошь уже называется населённой крестьянами деревней.
Супоневы были родом московских служилых людей, известных с XIV в. Но карьеру они так и не сделали и выше стольников и стряпчих не поднимались. Кирилл Осипович в 1644—1645 гг. был воеводой на Лене.
В мае 1657 г. Анна Матвеевна Супонева вынуждена была продать деревню Богдану Матвеевичу Хитрово, который был крупным чиновником, известным военачальником и ловким царедворцем. Во времена царствования Алексея Михайловича и Фёдора Алексеевича он стал одним из самых близких к государю людей, имел звания дворецкого и боярина, в разные годы ведал Земским, Челобитным, Дворцовым, Судным и другими приказами. С 1661 г. он руководил делами Оружейной палаты, которая в то время являлась центром художественно-промышленного обслуживания царского двора и поэтому собрала лучших мастеров своей эпохи. Богдан Матвеевич ставит здесь каменную церковь во имя Покрова Пресвятой Богородицы с приделом Алексея — человека Божия и шатровой колокольней, и Братцево становится селом. Храм поражал богатством своего декора. Двухсветный пятиглавый четверик церкви был окружён поясом цветных изразцов, полукруглые закомары над его карнизом были украшены яркими изразцовыми изображениями херувимов. К основному четверику храма примыкала с запада низкая трапезная, на шатровой колокольне были установлены «боевые часы с указным кругом». Иконы для богатого резного иконостаса были написаны лучшими художниками Оружейной палаты. Здание церкви, являвшееся интересным памятником архитектуры второй половины XVII в., дошло до нашего времени, хотя и с серьезными изменениями и утратами.
В 1678 г. здесь значатся четыре двора церковного причта, боярская усадьба с дворами задворных и деловых крепостных людей, всего 37 человек, как русских, так и иноземцев, попавших в плен во время войны с Польшей. Помимо этого при мельницах, устроенных на реке Всходне, числилось 13 работников и 3 мельника (русских и иноземцев).
После кончины Богдана Матвеевича Братцевом владела его вдова Марья Ивановна. Она поддерживала заведённое её мужем хозяйство, и по описанию 1686 г. в «селе Братцове, на устье речки Братовки, где впала в речку Всходню», находились: двор боярский, в котором жили 5 человек кабальных дворовых людей, двор приказчика, дворы конюшенный и скотный (4 человека), четыре двора кабальных дворовых людей (6 человек), десять дворов конюхов (11 человек), десять дворов деловых людей (16 человек), да на двух мельницах 7 человек. Всего же здесь значилось 24 двора и 49 душ мужского пола.
Марья Ивановна пережила мужа на десять лет. Детей у них не было, и в 1690 г. имение как выморочное было отписано к Дворцовому ведомству. Вскоре на него обратил внимание один из ближайших родичей царя Петра I, Кирилл Алексеевич Нарышкин, впоследствии московский губернатор, которому оно было пожаловано в 1695 г. из Приказа Большого Дворца.
При нём в Братцеве, по описанию 1704 г., значились двор вотчинника, конюшенный двор, где жили 7 человек, и пять дворов задворных людей (22 человека).
Кирилл Алексеевич Нарышкин владел Братцевым вплоть до своей кончины в 1723 г. Затем хозяином имения был его сын Семён Кириллович Нарышкин (1710—1775), который продал село в 1754 г. своим родным сёстрам Авдотье и Наталье Кирилловнам Нарышкиным, а у последней из них в 1780 г. это имение купил граф Александр Сергеевич Строганов (1733—1811), поскольку девицы Нарышкины были сёстрами его матери.
По свидетельству известного мемуариста Ф.Ф. Вигеля, «он был искусный царедворец, чтобы ладить со всеми любимцами царей, и пользовался благосклонностью четырёх венценосцев». О хлебосольстве А.С. Строганова слагались легенды. Его балы, маскарады и пышные приёмы в петербургском дворце, выстроенном архитектором Ф.Б. Растрелли, надолго остались в памяти потомства. Императрица Екатерина II говорила о графе: «Вот человек, который тщетно старается разорить себя и никак не преуспевает в этом». Основой его богатства были соляные варницы рода Строгановых, дававшие ежегодно до полутора миллионов пудов соли, что составляло примерно одну шестнадцатую часть всего её производства в России.
Вместе с тем А.С. Строганов был одним из образованнейших людей своего времени. В молодости он долго странствовал по чужим краям, жил в Женеве, изучал фортификацию, архитектуру, логику, латинский и итальянский языки, упражнялся в музыке. «Он всегда был покровителем и любителем художеств, не знаю, до какой степени в них сведущим», — писал Ф.Ф. Вигель. Картинная галерея Строгановского дворца в Петербурге насчитывала 87 полотен мастеров французской, фламандской и итальянской живописи XVI-XVII вв. Здесь же хранилась обширная коллекция эстампов, медалей, камней и монет. В 1800—1811 гг. А.С. Строганов являлся президентом Академии художеств и в эти же годы возглавлял комиссию по строительству Казанского собора в Петербурге, автором проекта которого был архитектор Андрей Никифорович Воронихин, в прошлом крепостной графа. В этой связи неудивительно, что создание усадьбы в подмосковном Братцеве обычно связывают с именами графа А.С. Строганова и его бывшего крепостного зодчего.
Внимание к этому селу было обращено в связи с обстоятельствами семейной жизни графа. Он был женат дважды, и оба раза неудачно. В молодости императрица Елизавета Петровна сосватала ему дочь канцлера, графа Воронцова, но вскоре после свадьбы А.С. Строганов затеял длительный бракоразводный процесс, оборвавшийся в 1769 г. неожиданной смертью жены. В том же году он влюбился в красавицу княжну Екатерину Петровну Трубецкую (1744—1815), и императрица Екатерина II, которая охотно устраивала дела своих близких подданных, поспешила обвенчать своего любимца. Молодожёны уехали за границу, где пробыли около десяти лет. В 1779 г. они вернулись в Россию, и здесь разыгралась новая семейная драма.
Фаворитом у Екатерины II состоял в то время молодой 25-летний красавец Иван Николаевич Римский-Корсаков (1754—1831). Государыня говорила, что он достоин того, чтобы все поэты воспевали его красоту, а живописцы и скульпторы брали его как модель для своих произведений. К тому же И.Н. Римский-Корсаков отличался добросердечием, был приятным собеседником, обладал хорошим голосом и прекрасно играл на скрипке. Екатерина II любила И.Н. Римского-Корсакова, называла его своим другом, скучала без него, уверяла его в своей сердечной привязанности, убеждала беречь себя для её счастья, заказала для него копию своего портрета работы художника Эриксона, пожаловала 200 тыс. рублей, а также бывший дом Васильчикова на Дворцовой набережной Петербурга и большое имение в Могилевской губернии с 6 тыс. душ крепостных крестьян.
Но в 1779 г., сразу после возвращения Строгановых из-за границы, И.Н. Римский-Корсаков, познакомившись с графиней Е.П. Строгановой, которая была старше его двадцатью годами, влюбился в неё и был награждён полной взаимностью.
Александр Сергеевич Строганов тяжело переживал измену супруги, однако, будучи по природе человеком добродушным, отнёсся к жене довольно снисходительно: он только развёлся с нею и отправил с глаз долой, да от стыда подальше, предоставив ей для жительства дом в Москве и только что приобретенное (может быть, именно по этой причине) подмосковное имение Братцево.
Здесь, в Братцеве, графиня Е.П. Строганова и И.Н. Римский-Корсаков прожили долгий век. Московский высший свет, где у графини было много родственников, отнёсся к нарушителям морального кодекса относительно благосклонно. Правда, дети от незаконного брака не могли получить ни фамилию отца, ни дворянских прав. Видимо, по обычаю тех лет, они были записаны как дети одного из дворовых и получили иное отчество. Однако впоследствии хлопоты родителей увенчались успехом: Павел I пожаловал им дворянское достоинство и фамилию Ладомирских: сын — Василий Николаевич Ладомирский (1786—1847), впоследствии дослужился до чина действительного статского советника, одна дочь, Зинаида Николаевна, была выдана замуж за князя Д.М. Голицына, а другая — Софья Николаевна стала женой камергера Нарышкина.
И хотя в начале XIX в. графиня лишилась «движения ног», при этом она сохранила живой ум и любила вести занимательную беседу, оставаясь хлебосольной хозяйкой, окружённой многочисленными гостями. Скончалась она в 1815 г. на 72-м году жизни.
Несколько лет в Братцеве пришлось провести и её сыну от первого брака Павлу Александровичу Строганову (1772—1817). В семнадцать лет, путешествуя по Европе во время Французской революции, юный граф принял участие в политической жизни Парижа и стал членом Якобинского клуба. Екатерина II вызвала его в 1790 г. в Россию и сослала к матери в Братцево. Графиня приняла своего первенца сухо и холодно. Тем не менее в обществе соседей по имению и гостей Павел понемногу стал остывать от парижских впечатлений. Вскоре он женился на Софье Владимировне Голицыной, а через несколько лет был прощён, возвращен в Петербург, стал личным другом царевича, будущего царя Александра I, при котором впоследствии был влиятельным членом «Негласного комитета».
У П.А. Строганова бывал в Братцеве старший друг и наставник его юности — архитектор А.Н. Воронихин (1759—1814). Крепостной его отца, рано проявивший талант в искусстве, он в 1777 г. был отправлен для обучения в Москву, где занимался живописью и архитектурой у В.И. Баженова и М.Ф. Казакова. Получив вольную в 1785 г., А.Н. Воронихин оставался в доме Строгановых в качестве домашнего архитектора и воспитателя молодого графа, вместе с ним совершенствовал свое образование под руководством лучших заграничных профессоров. Сопровождая П.А. Строганова в заграничной поездке, посещал там университеты. По возвращении в 1790 г. в Россию он выполнял очень ответственные работы: заново отделал ряд интерьеров Строгановского дворца в Петербурге, сооружённого ещё архитектором Ф.Б. Растрелли, перестроил картинную галерею, а в 1797 г. получил звание академика перспективной живописи. В1800 г. ему было присвоено звание архитектора, а в 1802 г. — профессора Академии художеств.
В Братцеве через своего ученика А.Н. Воронихин вошёл в знакомство с московским великосветским кругом, центром которого являлась знаменитая княгиня Наталья Петровна Голицына. В частности по её заказу он выстроил усадьбу в калужском имении Голицыных Городне.
Зодчим была выстроена и усадьба в Братцеве. Однако это строительство уже пришлось на начало XIX в. Судя по «Экономическим примечаниям», в Братцеве, которое к тому времени уже перешло в собственность И.Н. Римского-Корсакова, числился ещё деревянный господский дом. Он находился рядом с церковью и крестьянскими домами, а на месте нынешней усадьбы тогда располагался лес, спускавшийся до самой реки Сходни. Наиболее вероятно, что строительство усадьбы велось в 1813—1815 гг., когда Екатерина Петровна Строганова приобрела для летнего отдыха соседнее село Козмодемьянское близ Петербургской дороги.
Новый усадебный дом был построен в полуверсте от села. По композиции и продуманности всех пропорций он близок к другим работам А.Н. Воронихина. Главное внимание архитектора обращено на объёмные массы и пропорции здания. Двухэтажный каменный дом классического стиля с четырьмя наружными входами по главным осям и увенчанный куполом над центральной частью решён очень выразительно. Высокий световой барабан с куполом придаёт ему особую импозантность. Квадратный четверик основного объема дополняется прямоугольными выступами со стороны главного и паркового входов, а также полукруглыми выступами на боковых сторонах. Благодаря этим выступам в плане здание выглядит крестообразным, что характерно для некоторых построек А.Н. Воронихина. На этих выступах в центральной части каждого из фасадов сосредоточено декоративное убранство дома.
Выступающая вперёд центральная часть парадного фасада в нижней части обработана рустами. Две пары сдвоенных ионических колонн несут антаблемент, разделяющий пространство первого и второго этажей. Над ним помещается балкон, украшенный балюстрадой и тонкими изразцовыми вазами на белокаменных постаментах. Над балконом выделяется большой полуциркульный оконный проём — характерный архитектурный мотив для первой половины XIX в., обрамление которого завершается клинообразным замком. По сторонам балкон фланкируют парные пилоны, на которые опирается изящный фронтон с маленьким круглым окошком. Левый и правый боковые фасады имеют симметричные красивые выступы — полуротонды с колоннами-кариатидами. Прежде полукруглые колоннады у боковых входов были открытыми, позже они были остеклены.
Парковый фасад усадебного дома более интимен. Наличники боковых окон нижнего этажа украшены по бокам пилястрами, а сверху сандриками. Парковый вход в дом перекрыт балконом, который поддерживают две пары колонн с изящными четырехсторонними капителями ионического ордера. Высокое крыльцо и белокаменные террасы, украшенные балюстрадами и вазами, дополняют убранство паркового фасада, объединяют дом, стоящий на высоком холме над долиной Сходни и Братовки, с обширным парком и сообщают ему характер интимной загородной виллы. Перед домом стояла прежде мраморная статуя Венеры с Амуром. Она, к сожалению, не сохранилась.
Прекрасен интерьер дома. До наших дней внутри сохранились остатки старинной лепки и живописи. Плафоны трёх больших залов первого этажа, по преданию, расписаны известным итальянским художником Скотти. При совершенстве строгих классических форм всё здесь проникнуто удивительным уютом и гармонией. Особенно хорош миниатюрный центральный библиотечный зал в ротонде на втором этаже с куполом, соответствующим круглому куполу, венчающему здание. Круглый зал второго этажа служит как бы средокрестием расположенных здесь жилых комнат. Тройные окна барабана заливают ярким светом его декоративное убранство. Зал этот — одновременно и сугубо интимный, и парадно-торжественный. Он обработан колоннами коринфского ордера, на антаблемент которых опирается расписанный под кессоны купольный свод с большим световым отверстием в центре. Стены покрыты искусственным мрамором серо-зеленоватого цвета, прекрасно сочетающегося с бледно-розовым тоном колонн. Очень интересно стенное живописное изображение братцевской усадьбы работы крепостного художника, имя которого до нас не дошло. На стене круглого зала художник изобразил вид Братцева в начале XIX в., когда усадебный дом на холме отражался в зеркале большого пруда у его подножия.
Большое распространение в усадьбах имели беседки «миловиды» с белокаменными колоннами. Эти эффектные архитектурные сооружения ставились обычно в самых живописных, возвышенных местах. А.Н. Воронихин считается создателем 10-колонной открытой беседки-ротонды, установленной в стороне от дома на высоком обрывистом мысу с прекрасным видом на пруды и долину реки Сходни. Эта беседка ионического ордера, перекрытая кессонированным сводом и завершающаяся полусферическим куполом, прекрасная по своей композиции и искусно найденным пропорциям, со строгой и величественной декоративной обработкой, считается одной из лучших беседок-ротонд, выполненных в классическом стиле и сохранившихся в Подмосковье до наших дней. В её центре прежде возвышалась на пьедестале статуя Амура.
Усадебный дом в Братцеве окружён большим пейзажным парком, который был искусственно насажен в конце XVIII — начале XIX в. в холмистой и овражистой местности. В отличие от регулярных парков, он сохраняет подражание естественной природе. В парке устроены большие поляны, деревья посажены группами-куртинами, дорожки свободно извиваются, как тропинки в лесу. Переход от регулярных парков к пейзажным, для которых характерна естественная простота, произошёл в России в конце 70-х годов XVIII в., когда владельцы усадеб стали больше ценить естественность и первобытную свежесть природы. К тому же устройство и содержание регулярных парков стоило значительно дороже.
После смерти Е.П. Строгановой И.Н. Римский-Корсаков, постоянно проявлявший трогательную заботу к тяжело болевшей жене, оставил Братцево и постоянно проживал в своём могилевском имении, но обязательно бывал здесь при редких наездах в Москву.
В 1828 г. И.Н. Римский-Корсаков передал Братцево по дарственной записи своему сыну, полковнику Василию Николаевичу Ладомирскому. Последний после перехода на гражданскую службу до 1845 г. избирался московским уездным предводителем дворянства. Желая приспособить усадьбу к веяниям нового времени, Ладомирский затеял в 1833 г. перестройку церкви. Был снесён и построен заново её северный придел, растёсаны окна старого церковного здания, срезан и закрыт штукатуркой нарядный кирпичный декор XVII в., к абсидам и колокольне пристроены неуместные четырёхколонные портики.
После его смерти вдова отдала село своему отчиму, полковнику А.П. Кологривову, но в 1852 г. Братцево снова возвратилось к ней, а затем в 1858 г. досталось её сыну, поручику Петру Васильевичу Ладомирскому. Имея огромные владения с 4 тыс. душ на Украине, он отдал Братцево с 96 ревизскими душами своей сестре графине Софье Васильевне Апраксиной. К началу XX в. от Апраксиных усадьба также по родству перешла к князю Н.С. Щербатову.
В 1852 г. в селе числилось 25 крестьянских дворов и 168 жителей, в 1898 г. — 49 дворов и 209 жителей. 6 семей к этому времени оставили село и числились отсутствующими, остальные жили бедно. В 15 дворах не было ни коров, ни лошадей, 6 семей не обрабатывали свою землю, 11 нанимали для её обработки соседей, имеющих лошадей и инвентарь. Во всех домах женщины вязали на продажу изделия из шерсти, мужчины частью занимались столярным промыслом, частью уходили на заработки в город.
В 1866 г. в Братцеве побывал выдающийся художник-пейзажист Иван Иванович Шишкин. Здешние места он запечатлел в картине «Полдень. Окрестности Москвы. Братцево». Но внимание художника привлекли не красоты усадьбы, а пейзаж просторного поля и образы крестьян, возвращающихся с работы по просёлочной дороге под палящими лучами летнего солнца.
При последнем владельце князе Николае Сергеевиче Щербатове в окрестностях братцевской барской усадьбы сдавалось в аренду множество роскошных дач, построенных с таким комфортом, что в них можно было с удобством проводить не только летний, но и зимний сезон; было устроено телефонное сообщение с Москвой, появилась начальная школа, а по соседству с селом обосновались кирпичный завод княгини А.А. Оболенской и кирпично-гончарный завод «Анонимного общества».
После революции в главном усадебном доме разместился дом отдыха Реввоенсовета, а затем жили рабочие-строители.
На базе служебных и хозяйственных построек усадьбы был создан совхоз, находившийся в ведении Реввоенсовета. Осенью 1924 г. он был передан вновь учрежденному Всесоюзному институту прикладной ботаники и новых культур, а с апреля 1925 г. развернула деятельность Братцевская опытная станция новых культур, которая имела 36 гектаров парка, 32 гектара луга и 28 гектаров пашни, ещё через год ей было выделено 95 гектаров леса. На опытной станции велись исследования по акклиматизации и распространению иноземных древесных и кустарниковых пород, были созданы питомники с саженцами деревьев и кустарников, доставленных из Европы, Америки и Азии.
Однако для поддержания ценного памятника архитектуры требовались большие средства, которыми научно-исследовательское учреждение не располагало. Дом не берегли, разрушался интерьер. В середине 1930-х годов этим зданием заинтересовался учёный с мировым именем, известный полярник академик Отто Юльевич Шмидт (1891—1956). По его инициативе здесь был устроен дом отдыха Главсевморпути. Для того чтобы сохранить ценную художественную роспись внутри главного усадебного дома, О.Ю. Шмидт приказал до начала реставрации затянуть её полотном. В 1936 г. по проекту архитектора Варшавера к дому с боков пристроили одноэтажные крылья с флигелями, что значительно изменило композицию дворца, нарушив масштабность и общий вид здания.
В 1960 г. Братцево вошло в состав Москвы. Село было снесено при строительстве в 1980 г. крупнейшей в Москве детской больницы, рассчитанной на тысячу мест, которая строилась за счёт средств, полученных от Всесоюзного субботника. Ныне о нём напоминает лишь усадебный дом и название Братцевской улицы.
По материалам книги Аверьянова К.А. «История московских районов».
История районов Северо-Западного округа Москвы
Районы СЗАО: Куркино, Митино, Покровское-Стрешнево, Строгино, Северное Тушино, Южное Тушино, Хорошёво-Мневники и Щукино.
